Через несколько минут от дружины, которая должна была охранять проводы великого князя тверского, осталось на мельнице и в окружности ее, на несколько сот человечьих сажен, только с
десяток раненых, убитых, утопленных в реке, погруженных в болота.
Неточные совпадения
Десятки мертвых и
раненых валятся в кучу…
На шестьдесят оставшихся в живых человек, почти за пять месяцев отчаянной боевой работы, за разгон шаек, за
десятки взятых в плен и перебитых в схватках башибузуков, за наши потери
ранеными и убитыми нам прислали восемь медалей, которые мы распределили между особенно храбрыми, не имевшими еще за войну Георгиевских крестов; хотя эти последние, также отличившиеся и теперь тоже стоили наград, но они ничего не получили, во-первых, потому, что эта награда была ниже креста, а во-вторых, чтобы не обидеть совсем не награжденных товарищей.
Он являлся также по нескольку раз в главный штаб, в комитет о
раненых, в полицейские участки, в комендантское управление, в управление казачьих войск и еще в
десятки присутственных мест и управлений, раздражая служащих своими бестолковыми жалобами и претензиями, своим унизительным попрошайничеством, армейской грубостью и крикливым патриотизмом.
Вместо милосердия как единственного средства, чтобы расположить народ в свою пользу, победители после битв добивали
раненых, и Ашанину во время его пребывания к Кохинхине не раз приходилось слышать в кафе, как какой-нибудь офицер за стаканом вермута хвастал, что тогда-то повесил пятерых ces chiens d’anamites [Этих собак анамитов (франц.)], как его товарищ находил, что пять — это пустяки: он во время войны
десятка два вздернул…
Охваченный всеми этими ощущениями от сцены, оркестра, залы, я нет-нет да и вспоминаю, что ведь злосчастная война не кончена, прошло каких-нибудь два-три месяца со взятия Севастополя, что там
десятки тысяч мертвецов гниют в общих ямах и тысячи
раненых томятся в госпиталях. А кругом ни малейшего признака национального горя и траура! Все разряжено, все ликует, упивается сладкозвучным пением, болтает, охорашивается, глазеет и грызет конфеты.
В первом из боев, при Тюренчене,
раненые шли и ползли без помощи
десятки верст, а в это время сотни врачей и
десятки госпиталей стояли без дела.
Ехать, ехать!.. Как вечные жиды, бездельные, никому не нужные, мы двинулись дальше с
десятками повозок, нагруженных ненужным «казенным имуществом». Выбросить вон всю эту кладь, наложить в повозки изувеченных людей, на которых сейчас посыплются шрапнели… Как можно! Придется отвечать за утерянное имущество. Ружейная пальба становилась ближе, громче.
Раненые волновались, поднимались на руках, в ужасе прислушивались…
Громадный запас врачебных сил с роковою правильностью каждый раз оказывался совершенно неиспользованным, и дело ухода за
ранеными обставлялось так, как будто на всю нашу армию было всего несколько
десятков врачей.
Долохов,
раненый в руку, пешком с
десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и
десятки телег с
ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, понравились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузьминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше
раненых.